жизнь без войны с вирусами и другими существами
Экофеминистки Мария Сума и Татьяна Кузнецова, философы Александр Адамянц и Ольга Шпарага и правозащитник Валдис Фугашо том, почему следует отказаться от дискурса войны во взаимоотношениях с вирусами и как возможно иначе выстраивать отношения с ними и другими живыми существами.

Валдис: Тема этого разговора непосредственно связана с феноменом милитаризма. Если говорить кратко, милитаризм и милитаристское сознание — это культ силы, оправдание насильственных действий ради достижения блага. К сожалению, милитаризмом пронизаны многие современные общества: армия (с принципами иерархии, подчинения и исполнительности) часто видится основой государства и образцом для всех остальных институтов; военные ценности, принципы и отношения приходят в культуру и массовое сознание — речь идет о подчинении и спорном, но быстром решении проблем. Даже ежедневный вокабуляр многих людей насыщен военными терминами — арсенал, воевать, враги, уничтожить, контрнаступление, поле боя — и выражениями вроде «война войной, а обед по расписанию». Ну и конечно, не стоит забывать о множестве компьютерных игр, в атмосферу которых погружаются люди в разных странах. Все это так или иначе влияет на наше отношение к миру.

В ситуации с пандемией COVID-19 милитаристский дискурс также нашел свое применение — в этот раз войну объявили вирусу, который стал новым врагом не только для людей, но и для государства и его безопасности. В связи с этим возникает вопрос, возможно ли отказаться от дискурса войны во взаимоотношениях с вирусами? И, главное, как можно иначе выстраивать отношения с вирусами другими живыми существами?
Мы не всегда осознаем, что наш пацифизм является оборотной частью языка войны: мир — это отсутствие войны.
Александр: СМИ сегодня очень часто используют язык войны: мы «воюем» с вирусами, у нас есть «погибшие», мы «открываем первый фронт», «второй фронт» и так далее. Эта риторика кажется чем-то естественным, и возникает вопрос, насколько язык определяет наше сознание, мир вокруг нас и наши взаимоотношения не только с людьми, но и с non-humans.

Сложность заключается в том, что мы не всегда осознаем, что наш пацифизм является оборотной частью языка войны: мир — это отсутствие войны. Мы не можем выйти за эти языковые категории: война-мир, мир-война. Поэтому многие современные философы пытаются переосмыслить подобные дихотомии, которые мы находим повсюду: мужчина-женщина, культура-природа, подчиненный-руководитель и так далее. Мы живем в этих бинарностях, и это кажется нам абсолютно естественным. «Естественным» нужно взять в кавычки, потому что современная философия говорит о том, что это наоборот неестественно, эти бинарности возникли в определенную историческую эпоху и настало время от них отказаться.

Сегодня речь идет не только о войне, но и об экологическом кризисе. Многие философы пришли к выводу, что справиться с экологическим кризисом, находясь внутри бинарных дихотомий, невозможно. Как говорил Бруно Латур, экологи не могут спасти экологию, потому что в традиционном понимании существуют общество и окружающий мир — две разные сущности. И когда одна из них пытается спасти другую, они выступают как противоположные полюса, между которыми не очень много общего. Поэтому от таких дихотомий нужно отказаться, нужно осознать, что между обществом и природой нет различия, что общество, культура и природа должны пониматься как единый континуум. Только осознав единство, мы сможем изменить свое отношение к природе.

Современные философы говорят о том, что мы должны прийти к новому пониманию субъективности. Со времен Декарта субъективность была связана с тем, что отличительными чертами человека являются сознание и разум — на основании этого человек считался высшим существом. Новое рассмотрение субъективности не основывается на понятии разума и сознания, это субъективность, которая формируется как ансамбль различных элементов, в который входят люди, нечеловеческие существа, животные и неживые существа — все, что нас окружает, в том числе технологии, которые тоже в значительной степени определяют наши «я». Эта новая форма субъективности горизонтальна и не связана с сознанием как чем-то исключительным, что принадлежит только человеку. И исходя из нового понимания субъективности, когда мы говорим о войне, гендерном неравенстве, насилии, капитализме, пандемии, становится понятно, что все эти проблемы связаны и решать их нужно в комплексе.

Мне кажется, пандемию COVID-19 можно рассматривать как знак того, что все общество на планете Земля находится в состоянии разбалансировки и мы должны задуматься над тем, как мы живем, перестроить наши потребительские привычки, наши отношения друг с другом. В какой-то степени вирус не только вредит нам, но и помогает измениться и начать жить другой жизнью, которая может быть лучше нашей теперешней жизни.
Мария: С биологической точки зрения человек является экосистемой, состоящей из других организмов, которые в значительной степени определяют его настроение и самочувствие. Так, например, микрофлора человека во многом определяет то, кем он является, и влияет на вирусы, которые, в свою очередь, могут использоваться для борьбы с онкологическими заболеваниями. Поэтому воинственное отношение к вирусам не совсем верно.

До сих пор нет точного определения, являются ли вирусы живыми, потому что они не проявляют признаков жизни изолированно от тела хозяина, в котором паразитируют. Но их можно считать живыми субъектами, так как они имеют набор генов, который реплицируют, попадая в организм хозяина. Вирусы можно сравнить и с технологией или техническим устройством. Попадая в организм, вирус разбирается: отдельно конструируется ДНК, отдельно конструируются белковые оболочки, а потом клетка собирается. И это похоже скорее на технологический процесс, чем на функционирование живого организма, хотя вирус и эволюционирует параллельно с людьми.

У вирусов есть два больших преимущества, которые использует человек. Во-первых, существуют бактериофаги — вирусы, которые избирательно поражают бактериальные клетки. В нынешней ситуации, когда бактериальное привыкание к антибиотикам становится одной из глобальных проблем, бактериофаги вполне могут стать новыми антибиотиками и помочь в борьбе с бактериальными инфекциями. Во-вторых, некоторые способности вирусов активно используются в генной терапии для лечения опухолевых заболеваний. Способность вирусов встраиваться в клетку и реплицировать ДНК и РНК можно использовать, чтобы встраивать в опухолевые клетки другие участки генов.

Если говорить о вирусах в контексте милитаризма, то в состоянии ли мы вообще с ними бороться? Мы привыкли говорить, что «боремся с вирусом» или «побеждаем вирус», но мы его не уничтожаем. По большому счету, у нас всего два способа борьбы с ним: вакцинация и введение больному антител. Но все это направлено скорее на усиление нашего организма, потому что лекарства, которое разрушило бы клетку вируса, нет.
Дихотомия «культура-природа» — одна из основополагающих дихотомий, которые определяют все наше мышление. И основные проблемы современности, связанные с пандемией и климатическим кризисом, являются следствием этого разделения.
Таня: Сегодня очень активно развивается постантропоцентрическая философия. Например, философка Рози Брайдотти говорит, что дихотомия «культура-природа» — одна из основополагающих дихотомий, которые определяют все наше мышление. И основные проблемы современности, связанные с пандемией и климатическим кризисом, являются следствием этого разделения. Теоретики говорят, что, если серьезно задуматься о том, что представляют собой культура и природа, какими характеристиками обладают люди и не-люди, культурные и природные явления, мы запутаемся. Потому что, с одной стороны, люди — живые существа, ведь у нас есть сознание, но в то же время мы, как и природа, еще и являемся местом жительства для миллиардов бактерий. Одновременно с этим в животном мире обнаруживаются явления, которые всегда считались сугубо человеческими, например, кооперация, альтруизм, забота друг о друге или тот факт, что животные окультуривают жизнь вокруг себя, организовывают пространство. Рози Брайдотти предлагает вместо разделения «человек-природа» ввести универсальное понятие «самоорганизующиеся материя». Этой материей может быть и человек, и вирус, и почва, и вода.

Мне кажется, такая новая субъективность может иметь интересные политические последствия. Мы привыкли считать, что политика — сфера социального, а политическими правами и обязанностями наделяются только сознательные существа, то есть люди. Сейчас говорят о так называемой расширенной концепции прав, которые должны распространяться не только на людей, но и на природные сущности. Например, традиционное сельское хозяйство предполагает, что, чтобы вырастить нужную нам культуру, необходимо полностью подчинить почву, истребить пестицидами все другие растения, которые на ней растут, — это отношения подчинения. В этой логике мы можем использовать других животных, природу, почву, воду, те же самые бактерии, и ничего не давать взамен. В новой парадигме прав мы должны будем охранять интересы природных явлений и вкладывать дополнительные ресурсы, чтобы эти другие сущности тоже могли жить достойно. Вообще, интересно подумать, почему люди именно так выращивают продукты, ведь очевидно есть другие варианты, например, органическое сельское хозяйство. Я считаю, так происходит потому, что мы мыслим дуализмом и привыкли так взаимодействовать с миром и окружающей средой. Интересно, что милитаризм проявляется еще и в радикальных экологических движениях, например, экологическом фашизме или зеленой диктатуре. Недавно я читала дискуссию на Facebook, в которой один человек писал, что нужно уничтожить человека, чтобы спасти природу и вообще биоразнообразие. То есть меньше людей — лучше природе. Это снова дуализм, только как бы с другой стороны, как будто человек — что-то неживое и его нужно уничтожать. Такая милитаристская, дуалистическая рамка появляется даже в контексте, казалось бы, альтернативных течений.
Ольга: Существует ряд понятий, в которых уже в определенной степени видна связь природы и общества, например, биополитика — понятие, введенное Фуко в 60-е годы, с помощью которого он характеризовал способ управления со стороны государства, возникший в конце 18-го века. Биополитика описывает взгляд не на отдельных индивидов, а на население в целом: государство управляет населением, которое должно воспроизводиться, работать в определенном возрасте, не должно болеть и так далее. В то же время Фуко говорит, что частью биополитики является и политика регулирования методов сельского хозяйства, управления водными ресурсами и нормами разведения животных. Получается, что население должно воспроизводиться, а природная среда должна служить населению.

В нулевые годы появляется понятие некрополитики — это оборотная сторона биополитики, которая изучает механизмы контроля над смертностью и связана с тем, что воспроизводится далеко не все население. И социальное государство устроено таким образом, что доступ к ключевым благам есть не у всех социальных групп. Пандемия COVID-19 хорошо это продемонстрировала. Так, например, структурный расизм в США обнаружил, насколько устройство социального государства и политики государства обосновывает то, что люди с черным цветом кожи могут не получать доступ к медицинским благам, здравоохранению, и в целом к разным социальным институтам. И в этом случае природа также понимается как ресурс, к которому оправдывается неравный доступ. То есть у определенных социальных групп есть доступ к свежему воздуху и благоприятной окружающей среде, а другие могут всего этого не получать, болеть и умирать от этого.

В ответ на биополитику и некрополитику современные ученые предлагают понятие политической экологии, которая критикует антропоцентризм и спесишизм и изучает взаимосвязи политических, экономических и социальных факторов и экологических проблем и изменений.

Возвращаясь к вопросу о том, как можно иначе жить с вирусами, поговорим о зоонозных вирусах. В этом случае работает такая цепочка: происходит вырубка лесов, из-за связанного с этим стресса животные разных видов перемешиваются, вирусы передаются от одного вида к другому и в итоге через сырые рынки переходят к человеку.

Говоря из перспективы социальной экологии, одним из выходов из этой ситуации может быть уважительное отношение к системе, в которой сосуществуют разные виды и у каждого из них есть свое пространство — это важно и для людей, и для других видов. Сегодня люди ущемляют другие виды, помещая себя в центр и считая, что имеют право подвергать стрессу другие живые существа, приводить их в состояние опасности. Но в итоге в ущемленной позиции оказываются сами люди.

Интересно затронуть и вопрос коммуникации, которая непосредственно связана с демократией. Демократия невозможна без коммуникации и равного участия в ней разных игроков, у которых должен быть равный доступ к информации, возможность высказываться, публичное пространство для этого, образование и уверенность в себе. В 2010 году теоретик Джейн Беннет написала книгу «Пульсирующая материя», где она задается вопросом, как учесть нечеловеческие существа, которые не говорят на лингвистическом языке, но воздействуют на нас, посылают нам сообщения, как, например, вирусы. Она говорит, что нам нужно слышать голоса других существ и научиться расшифровывать их сообщения, потому что как человеческие агенты мы испытываем на себе влияние не-человеческих агентов в той же степени, в коей они испытывают на себе наше.

В завершение я хотела бы сказать еще одну вещь по поводу демократии. Демократия предполагает равенство всех участников. И мне кажется очень важным вопрос о критике спесишизма, критике неравенства между людьми и животными. На мой взгляд, эта критика очень важна для того, чтобы мы могли в полном смысле вообразить равенство не только между людьми разных цветов кожи, гендеров, возрастов, но и между людьми и не-людьми. Если мы действительно вообразим такое равенство, то это, возможно, позволит нам поверить в демократию, поддерживать ее более решительно, поскольку создание условий для равенства между живыми и неживыми существами — это тоже вопрос демократии, вопрос создания нового пространства для демократического равенства.